Обломки крыльев шуршат за спиной, продолжают звенеть хрустально, тихо, неважно, не значимо для сознания ни на один миг. Они царапают воздух, режут его, как раскаленный нож масло. Движение ни вперед, ни назад. Ни влево, ни вправо. Застывшее время. Страшный час перед появлением Красного вихря.
Только звук.
Протяжно-тоскливый, разрывающий сердце на мелкие кусочки, вдребезги бьющий, в пыль растирающий.
Я верю во что-то другое... Не знаю во что. В эфир? В себя? В тебя? Вон в те далекие горы? Сомневаюсь, что тебе интересно. Почти уверен, что не_интересно ни капли. Так зачем заострять на этом внимание.
Крылья болят. Он не летит, не может летать. Знаешь, я действительно никогда не боялся летать, но я ненавидел падать, ненавидел... Всегда. Закат красит глаза в красный, изгоняя янтарную желчь и желто-жемчужный отблеск далекого моря. Ветер тянет кожу, сушит. Бесит. Одежда тает и плавится на плечах, впивается в тело тысячей игл, ногтями длинными рвешь зудящую кожу, снимаешь пластами, уподобляясь тем самым змеям, что скалят свои пасти почти с каждого пятого герба.
Дурь эта ваша китайская медицина.
Снова звуки. Ветерки шепчут за спиной монотонно "до...ре...ми...соль...ля"... Слишком тошнотворно незамысловато, не сбиваются, подобно механизму музыкальной шкатулки, где заело ключ, и звучит она вечно. До головной боли. Закат в крови. Лазурь небесную режет пурпуром и золотом, смешанным в чуть неравных пропорциях. Точь-в-точь глаза его сейчас, только вместо узкой антрацитовой капли зрачка посередине - расплавленный диск, на который можно в телескоп посмотреть лишь дважды.
Монстрам и людям в сером вопрос задают трижды, по негласным правилам. При отсутствии ответов четвертый задавать нельзя. Можно ненароком быть убитым или съеденным, или выйти из круговой ловушки лет через сто, ну или ослепнуть, на тот самый непонятный крайний случай. Любой вариант вполне приемлем.
Однако фейри дураками не бывают, это известно всем. Жить всегда хочется дольше, если даже отведено и предопределено иное. Жить хочется дольше, даже если ты готов умереть прямо сейчас. Или очень хочется быть дураком.
Жертвой быть надоело, родной, но...
Сколько нужно прожить, чтобы осознать свою ничтожность? Одним махом, в самом деле. Повезло - умри, нет - осечка. По венам растекается холод, прелести другого климата, под кожу крадется дрожь. Человек туманов, ты виноват или ползущие под ногами сумерки?
Звук...
Стаи птиц летят над головой, иногда красиво. Клинышком. Несут тревожные вести голосами своими переливчатыми, как тот самый звон порванных крыльев, только голос другой, тон другой. Ветер уносит их мягко, как дым, приглаживает пыль под ногами, ластит шаг, камни не кажутся невыносимо острыми, ранящими. Звук уносится, с ним - многое, сгоревшее дотла в раскаленном солнце.
Я могу разговаривать молча, знаешь? Мне плевать на условные законы жанров всем известных сказок. Я могу говорить с тобой, мне нечего скрывать от того, кто называет меня не моим именем. Мне_все_равно. Правда.
Так что... пригласи меня войти. Доу. Впусти меня.
Душа закрытая всегда манит глупых мотыльков своим непонятным светлячковым свечением. А когда крыльев нет, то можно проскользнуть тихим призраком, сесть в углу, подобрав снова длинные ноги к самой груди, упереться подбородком в острые коленки, смотреть.
Смерть моя.
Сегодня ровно вечность с нашей первой встречи, а я ничего не помню. Сегодня ровно вечность, как я ложусь спать головой не на плаху, а к тебе на колени. Ровно вечность, как я снова вязну в густом, застывшем времени, где над нашими головами горизонт так же, как и прежде подернут бензиновой пленкой и тлеет от далеких огней городов, не ведающих усталости. Сегодня вокруг другой интерьер, старая музыка с охрипшей радиоволны.
Ты выглядишь усталым сегодня. На лице твоем боль рисует багряные линии. Ты - Серый человек. Не как обычно. Другой. Странный. Чужой.
На губах горчит полынью и железом. Голова остывает, жар впитывается в пол, утекает сквозь пальцы, унося с собой приступы и горячечный бред, оставляя вместо себя тишину.
А потом снова непонятный звенящий звук.
Это сяо. Китайская флейта, пронзающая сумерки, красиво, тоскливо. Поверхность души рябит, беспокоится, как поверхность стоячего озера, куда бросили камень. А потом выравнивается, не в силах сопротивляться тихой мелодии.
Еще звук.
Звук крови, бегущей по чужим венам. Стучащего сердца под пальцами, которые коснулись чужой груди. Мазнули холодом по чужой скуле. Нагло, беспардонно. Да кто посмеет диктовать фейри правила этики или этикета? Веки закрываются, на изгибе колена лежать так удобно.
Особенно, когда трагически молчишь под звуки далекой сяо, разносящихся где-то далеко в горах.
Ты объездил весь мир, знаю. Кровавые знаки за спиной вещают об этом и вопиют к возмездию. А дома нас скоро ждет осень, запах костров из опавшей листвы, спазм легких от свежести воздуха и холода легкобеглой воды. Давай я тебе расскажу сказку, серый человек.
Знаешь в чем разница фундаментальная между нами? Ты прячешь в себе себя, свои карты, иголки, ходы, непонятки. Ты свято блюдешь первый догмат человека, что общается повстречал нечто: не распахиваешь душу, не называешь имени. Я - нет. Ложь создает мир, а Ты в нем - гниющий источник с маской боли на лице и целым ворохом жемчуга, который некому отдать, понимаешь? Чего бы ты хотел? Не чувствовать себя вечным. Зачем?
Мы много раз в этих самых веках не-вечны.
В собственной груди зияет шедевр вражеской техники, насыщенные багряные краски, как стоп-сигнал от всех неправильных решений.
У. Меня. Ничего. Не. Болит.
Ветер дул с запада, неся грозовые тучи под протяжный звук сяо.
Обещая душным воздухом низвергнуть на землю водяные потоки на горячие головы и обожженые плечи.
Смыть горечь трагичеко-ироническую с губ.
Тишина. Закрытые ставни. Глиняные черепки.
Сумерки